вторник, 9 августа 2016 г.

Хижина. Сицилийская зарисовка.

Предлагаю вашему вниманию рассказ Луиджи Пиранделло "Хижина" (Capanetta). ПЕревод выполнил мой сын в качестве упражнения для поддержания формы.

Луиджи Пиранделло

Хижина
Сицилийская зарисовка

Такого рассвета не было никогда.
Из чёрной хижины вышла девочка с торчащими надо лбом взъерошенными волосами и полинялой красной косынкой на голове.
Пока она шла, застёгивая поношенное платьице, и зевала, ещё не высвободившись из пут сна, она глядела: глядела вдаль, широко раскрыв глаза, словно бы ничего не видела.
И там, там, в глубине, длинная огненно-красная полоса причудливо переплеталась с изумрудно-зелёной листвой, простирающейся далеко-далеко.
Всё небо было усеяно облачками яркого жёлто-шафранового цвета.
Девочка рассеяно шла, и вот… понемногу стал виднеться маленький холм, возвышавшийся справа, и перед взором его красовались безграничные морские воды.
Девочка казалась поражённой, потрясённой этой сценой и остановилась, чтобы посмотреть, как по волнам мчатся лодочки, окрашенные бледно-жёлтым.
Всё было тихо. — По-прежнему гулял лёгкий ночной ветерок, волновавший море, и медленно, медленно поднимался от земли её мягкий аромат.
Немного спустя девочка повернулась, побродила под этим робким светом и села, дойдя до края обрыва.
Она отрешённо посмотрела на зеленеющую долину, улыбавшуюся ей снизу, и стала напевать нежную песенку.
Но вдруг, будто бы озарённая мыслью, она прекратила пение и крикнула что было сил:
Дядь Е́ли! Эй, дядя Е-е…
Из долины ей ответил грубый голос:
Э-гей!..
Поднимайтесь сюда!.. Вас хочет видеть хозяин!..
*
Тем временем девочка возвращалась в хижину, опустив голову. — Ели поднялся наверх, всё ещё сонный, с курткой на левом плече и трубкой во рту — трубкой, которая всегда покоилась в его зубах.
Едва войдя в дом, он поприветствовал папу Ками́лло, в то время как Ма́лия, старшая дочь фермера, посмотрела своими двумя молниями ему в лицо так, что её взгляд мог бы пробить скалу.
Ели ответил на этот взгляд.
Папа Камилло выглядел как обрубок человека, толстый, как бочка.
У Малии, напротив, было лицо дамы с картины Паоло Веронезе, и в её глазах ясно читалась святая простота её сердца.
Послушай, Ели, — сказал папа Камилло, — подготовь фрукты, которые завтра отправятся господам в город. И чтоб были хорошие! Если же нет… Ну, видит Бог!
О, всё время одно и то же, — ответил Ели, — и вы знаете, что это всё нужно говорить… в конце концов… мне!..
А пока что, — продолжил папа Камилло и, взяв его за плечо, вывел из хижины, — пока что… если тебе ещё раз взбредёт… Хватит. Ты меня понял…
Ели сделал вид, что озадачен.
Папа Камилло спустился в долину.
Лучше и быть не могло, и молодой человек запрыгнул обратно в хижину.
Мы пропали! — вздохнула Малия.
Глупости! — сказал Ели. — Если нам не удастся собрать хороших фруктов…
О! Ели, Ели, что ты хочешь сказать?
Как, ты не понимаешь? Мы сбежим.
Сбежим? — удивлённо сказала девушка.
Иначе… — добавил Ели и провёл поблёскивающим серпом вокруг шеи.
Бог мой! — воскликнула Малия, и по всему её телу как будто прошла дрожь.
Этим вечером, запомни, в семь часов! — сказал Ели и исчез.
Девушка вскрикнула.
*
Темнело.
Условленный час приближался, и бледная-бледная Малия, с губами как два листочка увядшей розы, сидела у дверей.
Она смотрела на зелёную равнину, которую заполняла темнота, и когда в отдалённой деревне зазвонили к вечерне, помолилась и она.
И это торжественное молчание казалось священной молитвой самой Природы!
После долго ожидания Ели пришёл. На этот раз при нём не было трубки, и он был несколько оживлённым и полным решимости.
Так рано? — дрожа, спросила Малия.
На четверть часа позже, на четверть раньше — это всё выигранное время.
Но…
Чёрт побери! Мне кажется, сейчас самое время покончить со всем этим… Ты разве не знаешь, милая, о чём идёт речь?..
Знаю, знаю! Даже слишком хорошо знаю… — поспешила ответить Малия, которая не могла привыкнуть к такой опрометчивой решительности.
Тем временем раздавшийся вдалеке свисток дал понять Ели, что повозка готова.
Туда! — сказал он. — Моя Мальелла, смелее! И радость, которая ждёт нас…
Малия вскрикнула — Ели взял её за плечо, — и пустилась бегом…
Когда она села в повозку — вперёд, во весь дух! — она закричала.
Молодые люди обнялись и поцеловались — первый раз в жизни им никто не мог помешать.
*
В девять часов папа Камилло вернулся из долины и громко свистнул.
Поспешно пришла девочка, и прежде чем она успела дойти, он спросил:
Где Ели? Ты видела Ели?
Хозяин!.. Хозяин!.. — ответила та запыхавшимся голосом, задыхаясь.
Что ты хочешь сказать мне? Да не молчи же! — зарычал папа Камилло.
Ели… сбежал… с Мальеллой…
— …
И хриплый… дикий звук раздался из глотки папы Камилло.
Он выбежал… вылетел из хижины. Взял ружьё и выстрелил в воздух. Девочка смотрела на него, едва не падая без чувств.
Странным зрелищем был безумный гнев этого человека. Исступлённый смех катился с его губ и терялся в сдавленном хрипе. — Он уже не понимал, что происходит… Вне себя он поджёг хижину, словно хотел уничтожить всё, что напоминало ему о дочери. — Затем, рассвирепев, с ружьём в руках он побежал на улицу, где, может быть, надеялся найти любовников.
*
Этим мрачным вечером к кровавому небу поднимались языки пламени…
Дымилась чёрная хижина, дымилась и трещала, как будто хотела этим неторопливым треском попрощаться с бледной, охваченной ужасом девочкой, которая смотрела на неё, не отрывая взгляда.
Казалось, что все её мысли ушли вместе со столбом дыма, поднимавшегося над её скромным жилищем…
Дымилась чёрная хижина, дымилась и трещала, а девочка стояла молча и всё смотрела на тёмный пепел.

Палермо, 1883 г.

пер. Дм. Котяры, 07.08.2016